Солнце поднялось к зениту, когда на горизонте показались стены Кейруана. В мусульманском мире есть четыре святыни: Мекка, Медина, Иерусалим и Кейруан. Семикратное паломничество в Кейруан приравнивается к одному хаджу в Мекку, что автоматически делает совершившего его очень уважаемым человеком . Но помимо официально признанной святости город славен как центр торговли. Через тунисскую часть Сахары проходило множество караванных путей. Они соединяли восточную часть Африканского континента с западной, нижний Египет с Атлантикой, тянулись на юг до самой Ганы. В 670 году н. э. арабский полководец Окба ибн Нафа при очередном набеге на Тунис решил разбить город как раз посредине великого торгового пути. От арабского слова кайраван -- что означает караван -- будущий город и получил свое имя.

С тех пор и по сей день Кейруан славится оживленной торговлей. Предмет особой гордости местных жителей - знаменитые ковры. Ткут их женщины, узоры не записывают и не дают зарисовывать даже художникам и историкам -- боятся сглаза и потери мастерства. Просто передают через память пальцев -- от матери дочери. А некоторые узоры традиционно плетут только с изнанки...

Мы сидим в парадном зале ковровой фабрики, потягиваем обжигающе-сладкий чай с мятой и важно качаем головами, рассматривая демонстрируемое нам великолепие. Величина, расцветка, стоимость -- на любой вкус. За 150-200 динаров можно приобрести сувенирные коврики с веселым узором. Около 1000 динаров потянет берберский ковер -- молочно-белый, толстый, в загадочных черных иероглифах . А вот нежнейший на ощупь, переливающийся всеми красками радуги шелковый ковер. О его цене продавцы скромно умалчивают. В старину коврами расплачивались за долги, их давали в выкуп за невесту, передавали в наследство. Срок службы качественного ковра -- 100 лет. Именно на столько лет дадут вам письменную гарантию на ковровой фабрике.

...Высокие стены Кейруана остались далеко позади, и снова дорога обволакивает нас мягкой пылью. Вот впереди - огни Хаммамета. Путешествие подходит к концу. На прощанье белобрысые малолетние хулиганы подарили мне игуану: по их общему с бабушкой мнению русскую зиму ей не пережить. Бедная ящерка, мученически закатив глаза, валялась коричневым сучком на дне пакета. Я отнесла ее к стенам медины, за которыми начиналась песчаная степь в редких клочьях верблюжьей колючки, и положила пакет на землю. Игуана опасливо повела носом, но выходить отказалась. Тогда я просто вытряхнула ее на песок. Полежав для приличия пару минут мертвенно-неподвижно, она вдруг бодро дернула хвостом и живенько потрусила на горизонт -- туда, где ждала ее Великая Пустыня. Я вздохнула и отправилась собирать чемодан. Мы обе торопились домой.