Ну, мы и послали куда подальше это время белых – время завтрака и ужина, время купаний, солнечных ванн и «культурно-анимационных мероприятий». Без обиды: все это вещи достойные, особенно для тех, кто год света белого не видит, убиваясь на работе по двенадцать часов в сутки. Но нам—то с моим приятелем, днями просиживающим штаны, – отчего ж не размяться? Тем более, что первый избранный нами маршрут Сус – Габес – Татавин звучал так,.. что не можешь никак.

К туристическому и промышленному Сусу мы вообще отнеслись как к отправной точке наших путешествий (отель, как уже говорилось, был в 1 динаре езды), поэтому и не разглядели красот этого более древнего, чем Карфаген, города. У крепости и мечети, мелькнувших за окном луажа, был вид еще более сладкий, чем у лужковского храма Христа Спасителя.

А торговый Габес (маршрутка до него нам обошлась в 11 динаров на брата), древности которого были разнесены в пух и прах во время второй мировой, просто оказался пятнадцатиминутным перевалочным пунктом, так как прямого сообщения Сус – Татавин не существует. Но без него не было бы стремительной, в 400 километров, строки: Сус – Габес – Татавин... Татавин (тунисцы произносят это название более изящно – Татуин) – странный городишко: невзрачный, не очень чистый и какой-то весь по-восточному замурзанный и пыльный. Город, который не сделал ни малейшего усилия, чтобы нравиться туристам. Но через полчаса начинаешь ощущать удивительное очарование, исходящее от него: неказистая, но совершенно гармоничная архитектура, живописные группки старцев в кремовых и серых накидках – за столиками кафе, просто на асфальте, на стульях у входа лавок, стайки молодых людей с внешностью жеребцов-производителей, дети с хлебной лепешкой в руках – застывшие при виде белого человека и провожающие его спину парализованным от удивления взглядом.

Но не Татавин (дорога до него от Габеса обошлась нам по 4 динара) был нашей целью. Шенини, берберская деревня, – вот куда вело нас наше чутье. И оно нас не подвело. Солнце уже клонилось к закату. Торопясь, мы вскочили в местный луаж, заплатили двойную цену – по 2 динара с носа, а через 20 минут бешеной езды мы были у подножья розовато-коричневого чуда. Огромная гора, облепленная норами для жилья, сложенными из камней, хранилищами для зерна, загонами для коз, овец и ослов. Плутая по каменистым крутым тропам этого фантастического селения и сопровождаемые стылыми взглядами редких встречных, мы наконец взобрались на верхнюю – с пустыми хижинами – часть горы. Уже в плотных сумерках мы разложили свои спальники на глиняной крыше какого-то брошенного жилища и, выпив по глотку виски, завалились спать. Муэдзин мяукающими интонациями позвал через усилитель совершить правоверных свой вечерний намаз, детский смех, какие-то задорные крики снизу и упругий ветер, посвистывающий в щелях между камней. И все.

В четыре еще темно, но спать уже было невозможно: все огромное пространство вокруг колебалось от оглушительного петушиного хора.

Все путеводители советуют туристам (таковых мы, к счастью, здесь не видели) приезжать в Шенини пораньше, «когда ясное утреннее солнце подчеркивает достоинства деревни». Все это ерунда. Во-первых, самое прекрасное здесь – сам восход солнца (ни ранним утром, ни тем более к восходу сюда ниоткуда не доберешься); во-вторых, «достоинств» у Шенини хватает и без солнца; а в-третьих, если кто—то тунисское солнце называет «ясным», то он ничего не понимает в этой стране: солнце там яростно-белесое – с утра до трех часов дня медленно наливающееся мистическим ужасом, а потом, до заката, этот ужас столь же медленно растворяется в своде небес.

Километрах в полутора от деревни внизу находится так называемая «подземная» мечеть (не очень-то уж она и подземная – наполовину в земле). Абсолютно не пафосное место: покосившийся, как Пизанская башня, крошечный корявый минарет, несколько беленых куполов и вокруг странные длинные могилы, которые называют «берберскими надгробиями» – на самом-то деле это захоронения христиан, укрывавшихся в здешних пещерах от преследований во времена Римской империи. Аборигены утверждают, что могилы эти растут в длину, и одна из них, длиной в четыре метра, обладает чудесными целебными свойствами: когда у бербера из Шенини болит спина, он приходит и ложится на нее, прижимаясь поясницей к камням. Излечивается ли он – сложно сказать, но когда я, у которого спина, правда, не болела, лег на эту сложенную из довольно острых камней могилу и закрыл глаза, мое тело, поверьте, исчезло. Оно потеряло вес и растворилось в воздухе. Единственное ощущение – это закрытые, раскаленные стоящим почти в зените солнцем, мои веки. Фотографический друг подтвердит это: он—то потерял там не только свое тяжелое тело, но и время. Пролежав на камнях полчаса, он решил, что встал на ноги через три минуты.

Из Шенини мы выскочили пробкой: солнце приступило к своим полуденным пыткам. Местный неулыбающийся народец уже спал в своих прохладных каменных норах, только мальцы по дороге к станции неутомимо пытались нам впарить за динар белые кварцевые кристаллы. Когда они убедились в тщетности своих попыток, начали, шельмецы, давить на европейскую совесть: «Гив ми мани... Гив ми мани фо скул... Гив ми мани фо скул, фо пенсил, фо пейпа...»