С тех пор наша тунисская жизнь переменилась. Как мы ни нарывались, ни одной из Анжелиных фраз так и не удалось больше применить. В городе мы чувствовали себя как рыба в воде, на рынке нас знали и радушно встречали. Выметаясь из Медины в первые дни сразу после захода солнца - едва раздастся крик муллы, призывающего на вечернюю молитву, - мы, обнаглев, бродили там до темноты. Выучив два десятка слов, мы каким-то чудом умудрялись поддерживать беседу, и таким макаром сторговали полрынка. Галка накупила дюжину скорпионов на сувениры. Торговец объяснил, что насекомых усыпляют, но иногда они могут проснуться, после чего подруга купила еще пару - в подарок сослуживцам. Я увлеклась хозтоварами, тунисские рынки - мекка для хозяйственной девушки. Блюда, пиалы, кувшины, чеканные медные сосуды тончайшей работы, ножики, шелковые и шерстяные ковры, кожаные пуфики, тысяча и одна безделушка для любого интерьера! В итоге в номере осели два огромных керамических блюда, три кило пряностей, браслеты с эмалью, берберское серебро, стеклянные стаканчики для мятного чая, кальян и куча опасных гадов.

Если в первые дни две испуганные московские лани за два квартала обходили кафе, где арабские мужчины курили кальян, то теперь мы заруливали туда каждый вечер. Пропустить по затяжке яблочного табаку. За соседними столиками сидели арабы и явно любовались нами. Мы чувствовали себя красавицами

Потом мы съездили в Сахару, посетили Карфаген, покатались на верблюжонке. В лексиконе нашем появилось много новых, неагрессивных выражений: вежливое «асляма» - здравствуйте, «аишик» - спасибочки большое, и даже витиеватая фразочка «Эни мит хэбиш хамдуля» - я больше не хочу, дай вам Бог всего хорошего.

БУХА

В последний день Анжела пригласила нас на домашний обед. Перед тем мы пропустили по рюмочке бухи - тунисской инжировой водки. Когда-то еще в начале отпуска мы увидели на улице опереточный экипаж - коляску в лентах и цветах, запряженную нарядными лошадками, и острили по поводу туристов, которые докатились до прогулок в таких повозках. И вот спустя две недели, после 100 граммов бухи мы загрузились в ту самую повозку и отправились в арабский квартал. Анжела попросила возницу остановиться, не доезжая до дома. Даже для любящего Ахмеда это было бы слишком, если жена с подружками заявится домой в таком экипаже.

Когда, отяжелев килограмма на три от арабского гостеприимства, мы вывалились на улицу, к нам подбежала стайка мальчишек с криками «блон-ди!» Самый смелый тронул меня за руку. «Чего это он, я ж ему в матери гожусь?» - даже после бухи я была еще способна чему-то удивляться. «Это у них примета такая - дотронешься до белой женщины - будет счастье. Ну, как за дерево подержаться», - объяснила Анжела. Ну и не жалко, подумала я. Пусть это будет мой маленький вклад в дело мира и межнационального взаимопонимания.